А. Смирнов
Современный этап румынско-украинских отношений ведет отсчет с начала 2014 г., когда после «революции достоинства» двусторонний диалог «вышел на качественно новый уровень». «Послемайданное» сближение двух стран является неоспоримым фактом, который при всяком удобном случае любят подчеркивать представители Киева. Это, в частности, послужило одной из основных тем пространного интервью, данного в сентябре 2018 г. послом Украины в Румынии Александром Баньковым.
Пресловутый «перелом» в отношениях часто объясняют ассоциативной связью между «майданной революцией» и румынскими событиями четвертьвековой давности. Якобы румынское общество «увидело» в революционном Киеве свое собственное прошлое – национальный подъем 1989 г. и восстание против режима Чаушеску.
В контексте подобных ассоциаций украинцы стали восприниматься как «люди с развитым гражданским сознанием», духовно близкие и достойные уважения, а пессимистически-настороженный взгляд на потенциально недружественного восточного соседа сменился ожиданием диалога и взаимодействия.
За минувшие пять лет такая «романтическая» версия произошедшего неоднократно озвучивалась представителями властей, экспертных сообществ и СМИ обеих государств. Если абстрагироваться от украинофильских настроений, пробудившихся в румынском обществе, но, очевидно, имевших лишь опосредованную связь с принятием политических решений, следует признать главенство иных, геополитических мотивов.
Отчасти они проистекали из общезападной установки на поддержку «молодой украинской демократии» – отчасти (и, возможно, в большей степени) из собственных внешнеполитических приоритетов, главнейшим из которых является закрепление на постсоветском пространстве. Напрашиваются вполне очевидные восточноевропейские аналогии как для описанной мотивировки, так и для ее практических имплементаций.
Реакция Румынии на происходящее была во многом схожа с реакцией Польши, также испытавшей небывалый прилив теплых чувств к Украине, но затем очень быстро остывшей. Официальный Бухарест всегда был кровно заинтересован в «европейском выборе» украинцев, видя в этом их «уход» из сферы влияния Москвы.
Не случайно именно румынский Сенат первым ратифицировал Соглашение об ассоциации между Украиной и Европейским союзом. В связи с этим малоубедительными выглядят и попытки связать румынско-украинское сближение с актуализацией фактора «российской угрозы». Конечно, после событий «крымской весны» и боевых действий на украинском юго-востоке ссылки на «агрессивное поведение» России стали нормой, почти «правилом хорошего тона», уместным, а то и обязательным, при обосновании любого шага, совершаемого в западной системе «геополитических координат».
Однако, рассуждая о новом качестве отношений между Румынией и Украиной в условиях противодействия вызовам со стороны России, политики обеих «противодействующих» стран нарушают причинно-следственную обусловленность событий. Именно политический переворот, осуществленный в Киеве по инициативе и при поддержке стран Запада, стал «спусковым механизмом» украинского кризиса, который в свою очередь потребовал ответных шагов со стороны Российской Федерации. Роль Румынии в данной ситуации, помимо налаживания партнерских связей с новыми киевскими властями, ограничивалась рядом демонстративных действий, призванных подтвердить солидарность с политикой стран НАТО и Евросоюза.
Такое положение вещей без существенных изменений сохраняется до настоящего момента. За прошедшее пятилетие выдвигались и довольно курьезные инициативы. Например, в апреле 2016 г. Министерство обороны Румынии предложило создать Черноморский флот НАТО с участием ВМС Украины.
Следует заметить, что с началом украинского кризиса основная функция Бухареста как члена «западного блока» заключается в предоставлении своей территории, морской и транспортной инфраструктуры под возросшие нужды Североатлантического альянса, причем отправление этой функции не нуждается в каких-либо дополнительных публичных инициативах. Как бы то ни было, Бухарест остается главным проводником стратегии НАТО в Черноморском регионе и выступает с инициативами, направленными на усиление здесь присутствия Альянса.
В свете всего сказанного возникает закономерный вопрос: не является ли сближение двух стран лишь прямым следствием резкого ухудшения российско-украинских отношений? Коль скоро разлад между Москвой и Киевом отвечает геополитическим интересам Бухареста, способствуя усилению его региональных позиций, утвердительный ответ очевиден. На протяжении достаточно длительного периода, последовавшего за распадом СССР, в соответствии с румынской внешнеполитической доктриной, Украина рассматривалась как пророссийски ориентированное государство.
Нынешняя геополитическая уязвимость Киева, оказавшегося на положении клиента западных стран, позволяет Румынии позиционировать себя как одного из значимых акторов в деле «обеспечения безопасности» Черноморского бассейна.
Приходится констатировать, что прошедшая в 2014 г. «перезагрузка» румынско-украинских отношений ничего принципиально не изменила в сути проблем, десятилетиями подпитывавших двустороннюю напряженность. Кардинальные изменения претерпели геостратегические приоритеты украинского государства, и Румыния утратила символический статус наиболее вероятного потенциального противника на западном направлении в связи с возникновением источника реальных угроз на востоке.
Соответственно, Бухарест оказался в положении союзника, но без внятных союзнических обязательств. Сближение, достигнутое под воздействием внешних факторов, само по себе не располагает к взаимности и стабильности. Если же учесть очевидный националистический крен нового киевского режима, перспективы такого союза выглядят еще более шаткими.
Взаимные противоречия, «нивелированные» фактором «российской угрозы», в той или иной мере сохраняют свою актуальность. В связи с шовинистическим настроем «постмайданных» властей, наиболее мощным конфликтогенным потенциалом для взаимоотношений Украины не только с Румынией, но и с остальными пограничными государствами, является проблема этнических меньшинств. Однако наибольшую остроту и сложность данный вопрос приобретает в диалоге Киева и Бухареста из-за различия трактовок.
Следует заметить, что существенное межгосударственное противоречие коренится уже в самой постановке проблемы, поскольку румынская этнополитическая доктрина причисляет к числу этнических румын также всех лиц, считающих себя молдаванами, а украинское законодательство в этом вопросе проводит строгое разграничение. Например, министр иностранных дел Румынии Андрей Марга еще в 2012 г. выражал недовольство упоминанием в украинских законодательных актах двух разных языков – румынского и молдавского: «Нет никакой разницы между “молдавским” и румынским, так как существует только один язык – румынский. В разных регионах местные жители используют его диалект, но это уже другая сторона вопроса. Румыния не признает существование обособленного от румынского “молдавского” языка».
Обеспокоенность судьбой соотечественников довольно отчетливо прозвучала в заявлениях официальных румынских представителей в 2014 г., сразу после победы «евромайдана». Поводом для беспокойства стала радикальная языковая политика новых киевских властей, поставившая все неукраинские языки в подчиненное положение по отношению к «мове».
Однако тогда Киеву удалось убедить своих западных соседей в том, что установленные ограничения направлены почти исключительно против русского языка, который по объективным показателям не являлся (и до сих пор не является) средством общения этнических меньшинств.
Отмена прежнего закона 2012 г. «Об основах государственной языковой политики», предпринятая Верховной радой 23 февраля сразу после смены власти, преподносилась как необходимая мера, направленная на предотвращение культурно-языковой экспансии России. Вместе с тем решение депутатов Рады впоследствии подвергалось критике даже со стороны руководства Украины как скоропалительное, эмоциональное и несвоевременное.
Аннулирование языковой автономии стало одним из мощных катализаторов сепаратистских настроений на украинском юго-востоке. Отмененный закон предусматривал использование на Украине «региональных языков», то есть языков, которые, согласно данным переписи населения, считают родными более 10% населения соответствующего региона, и санкционировал широкое распространение подобной практики.
В пределах «своей» территории региональный язык мог использоваться в законодательно установленных сферах наравне с государственным украинским языком. Следует отметить, что данная норма почти полностью удовлетворяла интересам румынской стороны.
В 2012 г. президент Румынии Траян Бэсеску выразил свою признательность украинскому лидеру Виктору Януковичу за принятый закон и языковую политику, проводимую Киевом в отношении проживающих на Украине румын. При этом было отмечено существенное расширение прав меньшинств, выгодно отличавшее новый курс от политики, проводимой предшественниками Януковича. Столь позитивная нота добавила теплоты в не слишком близкие румынско-украинские отношения тех лет.
Радость официального Бухареста оказалась недолгой. Произошедший в Киеве националистический переворот был в целом весьма благосклонно воспринят румынским истэблишментом, предпочитавшим до поры «не замечать» происходящих «эксцессов». Но если на первые жесткие действия украинских властей Румыния отреагировала очень сдержанно, выразив лишь сожаление, то их последующие шаги повлекли более серьезные дипломатические последствия.
Продолжение следует…
